На гербе нашей страны двуглавый орел, а мог бы быть пузырек с боярышником

Слова в эпоху социальных сетей живут недолго, вчерашнее слово для молодежи, на которую теперь в кругах оппозиционных принято молиться, – «мамкин мем», и нет греха страшнее, чем оказаться немодным. Но я рискну. Самым популярным, наверное, словом декабря прошлого года (помните, был когда-то декабрь прошлого года?) было слово красивое и мягкое – «боярышник». Красивое и мягкое слово «боярышник» в конце декабря прошлого года означало смерть. Десятки людей в Иркутске отравились спиртосодержащей настойкой боярышника и погибли. Это породило массу разнообразных текстов – от мудрых рассуждений о свойствах русского народа и до запретительных распоряжений правительства. Потом о случившемся просто забыли.

А вот когда слово «боярышник» еще было у всех на слуху, один знакомый врач, знаток странных жидкостей вообще и спирта в особенности (это понятно, это профессиональное), сказал мне: «Там, между прочим, нормальный спирт, в боярышнике. Вполне можно пить. Обычно. Беда в том, что в иркутских пузырьках оказался технический спирт».

На гербе нашей страны, как известно и без меня, – двуглавый орел, гордая имперская птица, залетавшая на Русь во времена оны вместе с Софьей Палеолог. По крайней мере, некоторые историки так думают. На гербе орел, а мог бы быть пузырек с боярышником.

[su_expand]

В защиту институтов

Утверждение, что политические институты в России не сформировались или не работают, стало общим местом – по крайней мере, для критиков режима. При этом, однако, Россия, вопреки желанию многих критиков, не является «несостоявшимся государством». Государство состоялось и в ближайшее время совершенно точно исчезать не собирается. Следовательно, и политические институты в нем сформировались и даже работают. Интуиция же, позволяющая говорить об отсутствии политических институтов, связана не с их реальным отсутствием, а с путаницей в терминах, с несоответствием названий политических институтов функциям, которые эти политические институты выполняют. Мы видим, как работает Государственная дума, и сокрушаемся по поводу краха высшего органа законодательной власти. Орган тем не менее существует, действует и для чего-то политической системе нужен. Просто «парламентом» этот орган называется по традиции – поскольку подменил собой парламент, расстрелянный в 1993 году либо купленный в 1998-м, – точная дата смерти российского парламентаризма вопрос дискуссионный, а то и вовсе превращающийся в спор о вкусах. В любом случае мы ведь не изготовители надгробных памятников, у нас нет задачи эту точную дату высекать на мраморной плите. Нам бы разобраться с тем, где мы сейчас оказались. Что за органы торчат из российского государства и каким органом за какую часть нашего тела российское государство нас при случае схватит. И заодно, как завещал великий Конфуций, исправить имена.

Это, конечно, заявка на многотомный труд, но, к счастью для читателя, ниже будет только небольшой текст, представляющий собой очень предварительный набросок одного из вариантов решения обозначенной проблемы. Начнем с простого.

И лаяй

Начнем с простого, как мычание так называемых парламентариев, – с системных партий. Открыв любой практически учебник политологии, пытливый юнец прочтет там, будто партии – это иерархически организованные группы людей, объединенных общностью интересов, которые стремятся к захвату политической власти или участию в ней посредством делегирования своих членов в представительные органы. Общие интересы зафиксированы в программе и отражают идеологию партии.

Прочитав такое, наш пытливый юнец, конечно, схватится за голову – если только успел составить себе хоть небольшое представление о деятельности системных партий в России. Лидеры и просто члены этих самых партий могут и в суд подать за клевету, если заподозрить их публично в стремлении захватить власть. Реальное покушение на власть означало бы для них конец политической карьеры, и это если повезет.
С интересами все чуть сложнее, хоть интересы эти и не связаны ни с какой идеологией. Просто политика, добитая в федеральном центре, по русской традиции прячется в регионах.

В регионах членство в любой из системных партий, тем более депутатство может оказаться бонусом, важным для чьего-нибудь бизнеса. Представитель номинальной оппозиции, даже совсем бессмысленной, справедливоросс например, иногда оказывается влиятельным человеком и может даже выиграть значимые местные выборы. Но Россия – централизованная и центростремительная, на уровне Москвы никакие неожиданности невозможны.

На уровне Москвы – и, конкретнее, Охотного Ряда – системные партии, по сути, представляют собой неразделимое единство, хоть и вынуждены изображать полемику по непринципиальным вопросам. Формально партия власти – «Единая Россия», но содержательное новшество посткрымских лет в том, что системные партии превратились в одну большую партию власти. Когда-то давно «ЕР» для внутрипартийной дискуссии создавала себе «крылья» – либеральное, консервативное и центристское. Тогда еще шутили про трехкрылого медведя под двуглавым орлом – неплохой образ для нашей корпорации монстров. Сегодня левым крылом «ЕР» является КПРФ, скандальным – ЛДПР (кстати, аббревиатура по решению ХХХ съезда партии теперь никак не расшифровывается, поскольку слово «либеральный» себя дискредитировало), а бессмысленным крылом «ЕР», эдаким недокрылком выступает «Справедливая Россия».

Никаких интересов никаких групп, которые можно было бы четко описать, партии не выражают и не защищают. «ЕР», к примеру, называют «партией чиновников», и да, в партии много чиновников, но стоит какому-нибудь видному члену «ЕР» попасть под силовой пресс, как от него немедленно отрекаются, исключают из партии и клянут последними словами. Отыскать формальный критерий, объединяющий членов остальных партий, и вовсе невозможно. Правда, своя специфика есть у коммунистов – сила бренда дает себя знать, идеологическая инерция работает, тоска по Союзу свойственна не только старушкам, но и подросткам, Союза не нюхавшим, и на уровне регионов КПРФ – почти настоящая партия с убежденными членами.

Но все это никак не влияет на ситуацию в центре. В центре – чудище обло, озорно, огромно и так далее – единая партия, фрагменты которой отличимы друг от друга только благодаря наличию лидеров. Именно поэтому, кстати, Геннадий Зюганов и Владимир Жириновский вопреки слухам посты свои не покинут: власть не может пожертвовать постановочной многопартийностью, а наличие известных публике вождей дает, во-первых, легкий способ одну партию отличить от другой, а во-вторых, гарантию, что никаких неожиданностей не произойдет и квазипартии не попытаются сделаться партиями.

Тем не менее эти непохожие на партии партии зачем-то нужны, выполняют внутри политической системы определенную функцию и получают госфинансирование.

Посиделки в охотку

История системных партий в России – наглядный пример упрощения политической системы. Можно по годам отслеживать, как реальная оппозиция превращалась в номинальную, как у номинальной оппозиции появлялись определенные функции, предполагавшие наличие стратегий политической игры: канализация протестной активности маргинальных слоев, например. Жириновский однажды, в 1993-м, напугав и местных либералов, и Запад, взял под этой маркой большинство в Думе, но диктатуры не установил, а превратил собственную партию в собственный же законный бизнес. Зюганов давно уже олицетворяет собой уважение к советским сединам и к тем, кто по этим сединам ностальгирует. Смысл существования Сергея Миронова, надо думать, и самому Сергею Миронову не очевиден, но не бросать же человека, которого еще во времена стратегических игр пустили в политику, – пусть копошится.

Партии сначала потеряли возможность по-настоящему оппонировать власти, создавать напряжение и даже угрозы (характерно, что в последний раз напряжение и угрозу для власти создал чиновный бунт, оформившийся в виде движения «Отечество – вся Россия»; нынче такой бунт немыслим, члены «ОВР» влились в ряды «ЕР», а не самый последний из них, Вячеслав Володин, поработав в Администрации президента, стал спикером Госдумы). Власть давно уже нельзя шантажировать при принятии важных решений и вымогать преференции в обмен на правильное голосование. Не интересуются Думой и лоббисты, поскольку Дума – не источник законодательной активности, а место, где штампуются законопроекты, подготовленные внутри реальных центров силы: Администрации президента, Совбеза, отдельных министерств. У депутатов остался один бонус – плодить бессмысленные запретительные инициативы, которые никогда не будут приняты (осмысленные запретительные инициативы тоже не депутатами пишутся), и получать свою порцию славы.

В Госдуме седьмого созыва номинальная оппозиция и присутствует только номинально: конституционное большинство «ЕР» исключает возможность фронды. Впрочем, это излишняя предосторожность: в отростки партии власти, повторимся, номинальная оппозиция превратилась в предыдущем парламенте. Володинские инновации – строгая дисциплина, запрет на голосование по доверенности, штрафы за прогулы – завершили превращение депутатов в государственных крепостных, обязанных за изрядное содержание отрабатывать нехитрую барщину: имитировать законодательный процесс и дискуссии вокруг него.

Эта имитация – сначала процедуры выборов, затем парламентской работы – и есть сегодня единственная функция системных политических партий. Для этого их кормят, для этого и держат. Штуковина громоздкая, недешевая, но необходимая до тех пор, пока Россия продолжает придерживаться принятых в мировом сообществе правил приличия. По крайней мере, так кажется на первый взгляд. Рискну предположить, что настоящая власть, сознательно упрощая видимую часть политической системы, сама предпочитает действовать чуть сложнее. Но об этом и поговорим, когда попытаемся понять, что же мы все-таки можем сказать осмысленного о настоящей власти.

Исполнители и судьи

Часто приходится сталкиваться с уверенностью (даже у студентов-политологов, например), что главой исполнительной власти РФ является президент. По Конституции это не так, конечно, но тут реальность практически доела формальности: в то, что главой исполнительной власти является премьер-министр, верят, кажется, только премьер-министр и его пресс-секретарь. Впрочем, исполнительная власть – лиминальная, промежуточная зона, откуда полшага до власти реальной. Однако неофит, рискнувший эти полшага сделать, может жестоко поплатиться, чему примером история бывшего министра Алексея Улюкаева.

Судебная же власть – в тех сферах, где она сталкивается с интересами реальной власти, где случается столкновение имитационной политики и политики реальной, – и вовсе даже тенью власти не является. В этом плане она похожа на власть законодательную: парламентарии штампуют законы, судьи – приговоры. И те и другие – люди-штемпели в руках представителей настоящей власти. Просто депутаты компактно сидят в одном месте, в центре Москвы, а судьи разбросаны судьбой по просторам необъятной. Задачи у двух ветвей власти практически одинаковые: соблюсти приличия при оформлении решений настоящей власти (но не без учета сделанной выше оговорки). Можно было бы просто перейти к управлению страной посредством указов президента – но реальная власть не делает этого, и едва ли только неловкость ей мешает. Можно было бы недовольных карать без посредников, без унылых спектаклей с обвинением, защитой и прениями сторон; тем более что, как показали два дела «Кировлеса», постановщики этих спектаклей – люди ленивые и неталантливые и даже сфабриковать дело толком не могут.

Можно, но как-то до сих пор неловко управлять страной посредством указов президента.

Кстати, стремящийся к нулю процент оправдательных приговоров по неполитическим делам показывает (вернее, позволяет предположить – когда речь заходит о реальной власти, надо быть максимально осторожным в высказываниях), что прокуратура – элемент реальной власти, а суды – только инструмент.

Впрочем, слишком уж много оговорок сделано касательно реальной власти. Пора попытаться поговорить и о ней. Здесь мы с неизбежностью вступаем в зону апофатического богословия (или ядерной физики, где по следам неуловимых частиц гадают об их свойствах), но, как любят говорить российские правоохранители, попытка не пытка.

Две притчи о слоне

Откуда мы привыкли получать знания о настоящей власти, которые принято считать достоверными? От Анонимного Источника. У каждого, кто более или менее профессионально пытается рассуждать о российской политике, обязательно есть пара-тройка болтливых знакомых, которые имеют какое-то (не всегда понятное, кстати) отношение к центрам силы – к Администрации президента или к Совбезу. К местам, где нам всем мерещится настоящая власть, отличная от описанных выше имитаций.

Знания, которые таким образом формируются, заставляют вспомнить древнюю притчу о слоне и слепых. Один слепой потрогал слона за хобот и сказал, что слон похож на толстый канат. «Нет, – возразил слепой, который трогал слона за ногу, – слон подобен колонне!» Ну и так далее.

Эпоха разгула постмодерна породила свою версию притчи о слоне – там слепые слоны трогают людей, чтобы понять, на что люди похожи. Первый трогает и говорит: человек похож на плоский блин. Нет, скорее на лепешку, не соглашается второй. Но это, конечно, история не о познании власти, а о выстраивании с ней взаимоотношений.

Результаты работы имитационной псевдовласти глупыми не выглядят: Дума, например, под улюлюканье остроумцев сформировала отличный набор репрессивных законов и явно не собирается останавливаться. Суды отлично справляются с применением этих законов. Но остается вопрос: зачем нужна такая дорогая и громоздкая система? Если человек с вероятностью 99% будет осужден, попав под суд, то суд, в общем-то, ни для чего не нужен: достаточно после ареста объявлять арестованного виновным и зачитывать приговор. Если закон не депутатами пишется и принципиальных изменений никакие депутаты внести в него не могут, вся эта свистопляска с Думой, партиями и выборами выглядит просто избыточной – страна могла бы жить по указам президента и распоряжениям правительства, не тратя денег на содержание «институций парламентской демократии».

О подлинной деятельности настоящей власти нам больше говорят неанонимные расследования, чем анонимные источники. Здесь нет большой тайны – сверхворовство, сверхпотребление и самосохранение (а теперь уже и самовоспроизводство на физиологическом уровне – детки подросли, их надо обеспечивать должностями, их и обеспечивают) занимают власть больше прочего. При этом интересно, что именно вызывает раздражение власти. Важно, например, что уровень свободы слова все еще высок, и публиковать можно почти все (хотя мест, где можно публиковать почти все, осталось не так уж много). Представьте картину, тем более что она реальна: издание «С» публикует кучу документов о коррупционных интересах премьер-министра М. Как реагируют власть вообще и М в частности? Правильно, никак. Теперь представьте, что похожие, а частично просто те же документы публикует оппозиционер Н, прямо выражающий свои претензии на власть. Власть отмалчивается, но у Н – непрекращающийся поток неприятностей. Ну и финалом – Н выводит людей на улицы, а свой вопрос к М в частности и к власти вообще – на всероссийский уровень. Итог известен – Н в камере, люди побиты, М едет охладиться на Землю Франца-Иосифа. Не как ссыльный, не подумайте плохого. На денек, туристом.

То есть самосохранение, что и логично, – главная забота власти, и правды о себе она не боится, правды в сочетании с претензиями на власть не любит, за правду в сочетании с политическим действием – наказывает. Жестоко наказывает.

Возможно, здесь и кроется ответ на вопрос, зачем нужны имитационные институты. Имитационные институты (вкупе с пропагандой очевидно, что пропаганда имитирует наличие СМИ, так же как Дума – наличие парламентской демократии) нужны, чтобы исключить саму возможность политического действия. Псевдопартии не для того, чтобы принимать законы, а для того, чтобы занимать место, на котором могут появиться реальные партии, соответствующие приведенному где-то выше словарному определению. Псевдосуды – чтобы исключить возможность разговора о законности. И так далее. Реальны в этом мире только ОМОН и ФСИН.

То есть все институты – вполне, повторюсь, сформировавшиеся – просто часть грандиозной операции прикрытия. И прикрывают они вещи довольно убогие. Все эти яхты с виноградниками – это слишком убого, чтобы городить вокруг них такой грандиозный забор. Но надо иметь немного вкуса, чтобы это почувствовать, а нашим хозяевам повезло – вкуса у них нет.

И снова боярышник

Новый протест, младой и незнакомый – а стоит уже понять, что это не продолжение протестного цикла 2011–2012, это другие люди, другой уровень, не конец того, что и так давно кончилось, а начало чего-то нового, – пытаются истолковать по-разному. Кивают на то, что новое поколение не смотрит телевизор и не в курсе, что живет в самой лучшей стране на свете, окруженной врагами. Утверждают, что у них, лишенных советского прошлого, нет ни запроса, ни возможности среагировать на имперскую мифологию. Все это, наверное, важно и правильно.

Но вернемся к началу. К пузырьку с боярышником. На нем написано: средство для принятия ванн. При этом все: производители, продавцы, потребители – знают, что это средство для принятия внутрь, в жизни никто не принимал ванну с этим несчастным боярышником, а главное – его можно пить без особого страха. Здоровья это не прибавит, но и не убьет немедленно. Весь маскарад нужен, чтобы избежать больших акцизов, ограничений, связанных с продажей легального алкоголя, уйти в серую зону, туда, где не такие жесткие правила, и спокойно получать сверхприбыль. Примерно так же функционирует политическая система Российской Федерации. Жить-то ведь можно. Если не злоупотреблять – не умрешь немедленно. Ровно до тех пор, пока нечистый на руку производитель (а как его контролировать – он же в серой зоне), не разольет по пузырькам метиловый спирт вместо этилового. Ну или не решит, например, что для продолжения операции прикрытия нужна уже не гибридная, а нормальная такая, настоящая война, чтобы мир содрогнулся, а счет погибших пошел на миллионы.

Так вот, новый протест – это, помимо всего прочего, запрос на честность. Требование «ответов от власти» – это ведь желание поговорить, узнать из первых уст, минуя анонимные источники и имитационные институты, правду нам рассказывают про все эти виллы с яхтами или клевещут. Требование, в общем, прекратить обзывать алкоголь «жидкостью для принятия ванн», а заодно рассказать, как его разливают.

Как мог бы выглядеть такой честный разговор? «Знаете что, да, мы тут строим сословную систему и очень много крадем. Но вас ведь не убиваем, и даже даем чуть-чуть зарабатывать. А если вас это не устраивает, вас будут бить, причем даже буквально».

Пожалуй, это невозможная вещь. Требования нового протеста власть удовлетворить не может по определению. Иначе это уже и не власть будет, а подросток, играющий в игру «Синий кит», каким его представляет Елена Мизулина.

И пока настоящая власть остается в серой неконтролируемой зоне, каждый россиянин рискует, просто живя здесь, примерно так же, как тот страдалец, который, выходя из хозяйственного, спешно сворачивает пробку с пузырька, и вливает в себя «жидкость для принятия ванн».

Сcылка

[/su_expand]